Духовное училище: «Ласточка» симбирского просвещения / 1 Сентября 1903 / История Ульяновска / Годы и люди

В советские годы он, в основном, игнорировался из-за явного клерикализма своего облика, зато до революции заснять вновь отстроенное и торжественно освященное весной 1893 года здание в Симбирск специально приезжал знаменитый российский фотохудожник, признанный пионер российской публицистической фотожурналистики Максим Петрович Дмитриев (1858 – 1948).

В том же 1893 году появился на свет один из самых знаменитых здешних «выпускников», признанный классик соцреализма, народный художник, академик Академии Художеств СССР Аркадий Александрович Пластов (1893 – 1972). В своих воспоминаниях «альма матер» живописец не жаловал, но не за внешний облик, а за внутреннее содержание. На фото - Аркадий Пластов, ученик Симбирского духовного училища, с родителями и братом Николаем в 1905 году.

Шедевр в московском стиле

Строилось замечательное здание духовного училища по проекту самобытного симбирского зодчего, гражданского инженера Михаила Григорьевича Алякринского (род. в 1852), внучатого племянника знаменитого русского государственного деятеля, реформатора Михаила Михайловича Сперанского (1772 – 1839), в честь которого архитектор и получил свое имя.

И Сперанский, и Алякринский – выходцы из духовного сословия. В Симбирске Михаил Григорьевич плодотворно сотрудничал с духовной консисторией. Возводил и реконструировал храмы – например, сохранившуюся до наших дней Воскресенскую (Германовскую) церковь, учебные заведения духовного ведомства, епархиальное женское училище (ныне старый корпус Ульяновского областного клинического госпиталя ветеранов войн). Параллельно Михаил Алякринский сотрудничал с губернским земством, создав корпус Симбирского уездного земства (ныне Дом офицеров) и комплекс Карамзинской колонии душевнобольных.

Симбирское уездное земство, еще один шедевр М. Алякринского в московском стиле:

Популярностью в памяти потомства Михаил Алякринский проигрывает симбирским зодчим начала XX века – Феофану Вольсову, Федору Ливчаку и Августу Шодэ. Возможно, причина тому – направление его творчества, московский русский стиль, использовавший мотивы зодчества допетровской Руси и прямо ассоциировавшийся с эпохой царствования Александра III, символически завершившего для России XIX век.

Михаил Григорьевич был очень требовательным человеком, настоящим перфекционистом. Алякринский из собственных средств готов был перекрасить все окна в только что построенном уездном земстве. Они были выкрашены какой-то дешевой, «экономичной» краской и абсолютно не гармонировали, по мнению зодчего, с цветовой гаммой и внешним обликом здания! Земство уверяло, что туго с деньгами – «Нет денег? Я дам свои! Только пусть будет красиво!».

Старше губернской гимназии

Церковь – институт консервативный, и это подчеркивает, собственно, само зодчество, вдохновленное образцами прошедших эпох. Вполне логично оформление в историческом стиле здания, занятого церковным учебным заведением – тем более, что комплекс подобного учреждения почти в обязательном порядке включал домовой храм. Здесь его оборудовали на втором этаже от щедрот благотворителя, купца Александра Петровича Конурина и освятили в 1894 году во имя святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, просветителей славян.

Но, в конкретном случае, архаика подчеркивала возраст – а значит, и традиции самого учебного заведения, формально являвшегося старейшим из существующих в губернском Симбирске! Если мужская гимназия считала своим основанием 1809 год, то духовное училище под именем Русского, явилось здесь в 1803 году. Причем, оно не возникло на ровном месте, а было переведено из Саранска, который еще не был столицей республики Мордовия, а являлся всего лишь уездным городом Симбирской губернии. С 1797 по 1802 годы Саранск входил в симбирские пределы, будучи выделен в них из временно упраздненной Пензенской губернии.

Симбирское духовное училище на снимке фотохудожника Максима Дмитриева. 1894 год:

Церковь нуждалась в грамотных людях, а не просто в способных служить, внушая прихожанам истины веры. В Российской империи ее главою был не патриарх, а лично государь-император, а потому на этот институт возлагалась масса сопутствующих организационных функций.

Священники регистрировали акты гражданского состояния через крещения, венчания и отпевания. Информировали население о важных международных и внутренних событиях – о том, что в 1812 году началась война с французами, а в 1861 году отменено крепостное право подавляющее большинство россиян услышало именно с церковного амвона. При пожарах и прочих ЧП на колокольнях били в набат и наличное население сбегалось к церкви, рядом с которой, как правило, хранилось необходимое оборудование. Так называемый «метельный звон» при снежных буранах помогал найти дорогу заплутавшим путникам. Потому и требовались информированные, грамотные, причем, не узко церковные люди.

Сызранский Вознесенский монастырь, где духовное училище располагалось с 1864 по 1868 годы:

Это, кстати, подчеркивалось словом «русское» в названии учебного заведения: то есть, не церковнославянское, а обучающее светским дисциплинам. Училища заявлялись всесословными. Правда, дети духовенства, в отличие от прочих, обучались здесь бесплатно.

Шло время, менялись адреса…

В 1818 году Симбирское русское училище было преобразовано в духовное училище, первую ступень в обучении будущих священнослужителей. Далее шли семинария и академия, кому уже совсем повезет. При этом, учебный курс был приближен к программе гражданских гимназий.

Обучались здесь пять лет - с приготовительного до четвертого класса. В курс наук входили обучение чтению и письму, русской грамматике, катехизису, арифметике, чистописанию, латыни и греческому, славянской грамматике, географии, священной истории, церковному уставу и пению. Учащиеся жили при заведении. Даже те, чьи родители или близкие родственники находились в Симбирске – общежитский, или, как выражались, бурсацкий быт являлся одним из элементов воспитания.

Симбирский Покровский мужской монастырь, где в 1803-1822 гг размещалось Симбирское русское духовное училище:

Симбирский Спасский женский монастырь, в котором духовное училище гостило в 1822 - 1833 годах:

С 1803 по 1822 годы училище размещалось в одном из корпусов Симбирского мужского Покровского монастыря – напротив, через площадь, где было отстроено в начале 1890-х годов. В 1822 духовное училище перебралось в Спасский женский монастырь, а с 1833 по 1893 годы (с перерывом на восстановление после пожара в 1864-1868 годы) занимало помещения так называемого Воспитательного дома на Большой Саратовской (ныне Гончарова) улице чуть наискось от находившейся на противоположной стороне Симбирской духовной семинарии.

Бывшее здание Воспитательного дома, где Симбирское духовное училище располагалось с 1833 до 1893 гг. Фото 1983 г.:

Хорошо для окончивших курс: перешел через дорогу – поднялся на новую ступень. Но, как припоминали многие, гласная улица губернского города мало способствовала учебному процессу. Особенно в теплые времена года. В классе - душно, а чуть откроешь окно, в него мигом врывается «музыка улиц» и мешает учебному процессу. Новое место для училища (в том числе, и поэтому) приглядывали на тогдашней окраине города, подальше от суеты и соблазнов центра.

Бурсацкие нравы

Учеба в Симбирском духовном училище началась для десятилетнего Аркадия Пластова 1 сентября 1903 года. Через 13 дней его «сильно прибил» тезка и одноклассник Аркадий Петров. Драчуну сделали строгое внушение и лишили сладкого - арбуза. Довольно экзотичная мера наказания, но она дает судить потомству, что в рационе учащихся присутствовал этот доселе любимый многими плод.

Чаще всего, нарушителей режима наказывали лишением чая, который (тем более, с сахаром) был в те времена статусным напитком. «Чай не водка, много не выпьешь» - именно потому, что дорог, а водка куда дешевле.

Осенью 1903 года учащимся стало, фигурально говоря, не до чая. Российская империя переживала острый экономический кризис. Голод 1900-1903 годов, в полноте отражавшийся на питании «бурсаков», нередко обращался открытым недовольством. То первоклассник Анатолий Соловьев обругает сволочью училищного сторожа за то, что последний будто «задержал выдачу ему мяса на ужине», то учащийся IV класса Димитрий Алексеевский в обед плеснет горячими щами на служителя за то, что «по мнению Алексеевского, тот слишком мало выдал ему мяса.

Как и другим ученикам, Алексеевскому выдали обычную порцию и оскорблять служителя он не имел никакого права. После выяснения грубости проступка, бурсака наказали «стоянием в столовой во время обеда». Соловьева из предыдущего эпизода из оной выставили вовсе. Относительная мягкость кары за дерзкие публичные проступки явно определялась тем, что недовольных было куда больше, а строгость лишь усугубила бы общее недовольство.

Да, в обычной жизни будущие священнослужители оставались самыми обычными мальчишками. В том числе – драчунами, сорванцами, лоботрясами. Особенно шумно молодые люди вели себя на уроках арифметики, русского и греческого языков, на географии. Последние две дисциплины в духовном училище преподавал милейший Василько Александрович Миртов, кандидат наук, один из лучших симбирских педагогов, отец признанного «светила» в области русского языка Алексея Васильковича Миртова (1886-1966).

Человек подслеповатый и туговатый на ухо, он потому и становился объектом шуток записных шутников, обязательно имевшихся в каждом классе. Вызванный к доске учащийся IV класса Юрий Горизонтов, стоя за Василько Александровичем, стал «нарочито сильно», довольно громко, но не слышно для педагога, дуть ему на голову, что закончилось общим смехом, а для Горизонтова – двухчасовым помещением в карцер.

«В карцер!»

Потомкам карцер рисуется мрачным и сырым подвальным помещением. Может быть, когда-то так оно и было, но зодчий Алякринский строил духовное училище (и обязательный карцер при нем) в куда как более просвещенную эпоху, делавшую особый упор на санитарию. Симбирск со всей Россией пережил холерную эпидемию 1892 года. Карцер в учебном заведении, по требованиям того времени, должен был быть сухим изолированным помещением без окон.

Когда-то нерадивцев можно было помещать в карцер на время до шестнадцати часов, на хлеб с водой, в «темную», но на рубеже XX столетия в Симбирске два часа карцерной изоляции оказывались максимумом наказания. Отбывать его провинившийся отправлялся не под конвоем, а сам. И не на следующий урок, а отрезая время от своего свободного – поэтому некоторые шалопаи умудрялись наказание «пропустить», рассчитывая на забывчивость педагогов.

С целью профилактики правонарушений в духовном училище практиковались регулярные осмотры – проще говоря, обыски личных вещей и одежды учащихся. Случалось, проверяющие натыкались на запасы конфет, предназначенных, как предполагалось, для продажи товарищам – юные «коммерсанты» подобное отрицали. Куда как чаще и в вещах, и в карманах обнаруживались папиросы или следы табака. Подростки самоутверждались, пытались казаться взрослыми, дымя папиросами в ватерклозетах, подвалах, на свежем воздухе, а, случалось, и в классах.

Пойманным за табакокурением в первый раз в новом учебном году разъясняли вред этого занятия и брали обещание впредь не курить. Кто-то, может, искренне выполнял обет или вел себя осторожнее, чтобы не попадаться. Кто-то, напротив, манкировал наказанием и упорствовал во вредной привычке.

Учащийся IV класса Алексей Цветков, например, 10 октября 1902 года был уличен в том, что от него пахло табаком, но обещал исправиться. Затем сделал это еще дважды, а 13 декабря того же года уже в четвертый раз оказался замечен за курением. Не отбывший даже последнего наказания школяр на сей раз был подвергнут карцеру на два часа и лишению чая на четыре дня. Увы! «14 декабря, Цветков упорно не желает исправиться и бравирует табакокурением. Курил даже на улице и просил у отца-эконома училища денег на папиросы, за что подвергнут карцерному заключению в течение двух дней по два часа».

Вот уж действительно, то, что некогда было очень серьезно, теперь кажется забавным. Но тем и привлекательна история, которую пишут обычные люди.